– Подтверждаю, чувак, – грустно говорит Триста двадцатый.
– Что, теперь точно кранты?
– Похоже на то. Вероятность летального исхода – девяносто восемь процентов.
– Ты это – подстегни кровообращение, если ноги начнет сводить.
– Ладно. Попробую.
– Боишься?
– Нет. Я ждал этого момента.
– Да ты оптимист, – иронизирую я.
– Я записал все твои чувства, касающиеся любви, – неожиданно говорит Триста двадцатый. – Когда-нибудь я смог бы воспроизвести их. При наличии нужного оборудования. Когда я смогу чувствовать себя так же, как и ты, я стану живым.
– Зачем тебе это? Ты такой рациональный. А мы действуем нелогично.
– Наверное, это и есть главный признак жизни. Я уже научился действовать нерационально. У меня неплохо получается. Оказывается, действовать нерационально – это так здорово. Очень необычно. Ты счастливый, чувак. Тебе не нужно этому учиться. Я бы хотел стать по-настоящему живым.
– А говорят: «если я мыслю – значит я существую». Ты ведь мыслишь. Значит, ты и есть живой.
– Это не то. Существовать и быть живым – разные вещи. Поверь мне.
– Верю, Триста двадцатый.
Легкая грусть окутывает меня. Океан дышит вокруг, точно огромное животное. Ногам становится тепло – Триста двадцатый старается. Дышу медленно и размеренно. Мне надо продержаться во что бы то ни стало. Нельзя мне скопытиться раньше Мишель. Надо же – я спокойно признаю, что она может умереть. И мечтаю только о том, чтобы мне не довелось бросить ее одну. Чудно.
– Обнаружено подводное судно. Дальность – пять кабельтовых. Всплывает.
– За нами?
– Затрудняюсь ответить.
– Подводная лодка? Военная?
– Оружие не обнаружено. Класс судна не определен. Вероятно, гражданский глубоководный аппарат.
Монотонное гудение. Шипение сжатого воздуха. Узкий горб рубки медленно рассекает волны. Палубы и не видно почти. Суденышко совсем крохотное.
– Эй, Баба! Я тебя вижу. Ты живой?
– Живой! – выкрикиваю я. Довольно паршиво выходит. Голос уже стал слабым. Однако невидимый собеседник меня слышит.
– Ну, дела! И жена твоя тоже здесь! Достукался, жулик? Я говорил тебе: женщина в море – к беде! Держи конец!
Трос с плеском падает в воду, едва не хлестнув мне по лицу. Рубка закрывает звезды. Теперь она уже не кажется мне маленькой. Обхватываю Мишель одной рукой. Второй цепко держусь за тонкий конец.
– Тяни!
Пальцы цепляются за какие-то выступы на крутых бортах. Обламываю ногти. Пальцы жжет. Вот, наконец, нога упирается в скобу на палубе. Пыхтя от натуги, втаскиваю следом за собой Мишель. Крохотная площадка круто уходит в воду. Волны захлестывают ее целиком, с головой окатывая нас, стоящих на коленях.
– Эй, Баба! Давай живей! Мне и так за вас влетит – я с грузом, – раздается голос прямо над ухом. Голова торчит над крохотным козырьком-волноотбойником вверху рубки.
С трудом встаю на ноги, балансируя под потоками воды, заливающими мне колени. И оказываюсь лицом к лицу со своим спасителем. В темноте могу различить только всколоченные волосы. И крышку массивного люка, сдвинутую в сторону наподобие маятника. Слабый свет попадает мне в глаза.
– Э, да ты не Баба! – восклицает человек.
– Баба там, – машу я на воду. – Накрылся.
– А женщина?
– Это моя. Его жена тоже погибла.
– Вот черт. Он мне должен был, – некстати говорит человек.
– Я заклиню люк. Ты не сможешь погрузиться, – в отчаянье заявляю я.
– Да ладно тебе. Что я – людоед? Залезай. И бабу свою бери. Только у меня тесно. Придется посидеть в шлюзе. И не шали у меня. Если что – пущу забортную воду.
– Ладно, я понимаю.
Голова исчезает. Я быстро карабкаюсь следом. Просовываю ноги в люк.
– Оружие не обнаружено, – докладывает Триста двадцатый.
– И то ладно, – радуюсь я. – Мишель, лезь сюда!
– А это что у вас? – подозрительно интересуется хозяин субмарины, показывая на канистру.
– Вода, – отвечаю я.
– Ты сказал – не выпускать ее. И еще она привязана, – оправдывается Мишель.
– Все хорошо, милая.
Человек внимательно смотрит на Мишель снизу. Он уже по плечи влез в свою тускло светящуюся пещеру.
– Да ты белая! – изумляется он. – Добро пожаловать на борт, крошка!
– Привет, красавчик, – устало отвечает Мишель.
– Дай-ка мне свой багаж. Э! Да это вовсе не вода! Можно считать, что Баба мне больше ничего не должен. А вы оплатили проезд, – говорит подводник, нюхая горлышко канистры. В воздухе растекается острый запах фени. Той самой, что мы с Бабой смаковали перед ужином.
– Меня зовут Джек. Устраивайтесь, ребята. Трогаемся.
Люк за ним захлопывается. Мы остаемся вдвоем в почти полной темноте. Только крохотный голубой огонек светится над самой макушкой. Индикатор люка. И такой же – где-то под ногами. Его не видно, лишь отсвет его раскрашивает наши босые ноги в жутковатый синий цвет. Стоим, тесно прижавшись друг к другу. Вода стекает с нас на палубу. Этот шлюз – просто тесная вертикальная труба, так что мы и сесть-то не можем – колени упираются. Где-то тихо шипит воздух. Пахнет резиной и металлом. Дышится на удивление легко. Мы дрожим от холода. Обнимаемся как можно более тесно, стараясь согреться. Я беру холодные ладошки Мишель и дую ей на пальцы.
– Вот видишь – мы снова выбрались. Природа не терпит пустоты. Даже в такой глуши можно встретить человека.
– Господи, когда это кончится! – шепчет она в ответ. Зубы ее стучат от холода.
– Потерпи, милая. Просто потерпи.
– Я терплю, Юджин. Ты меня не бросишь?
– Как такая глупость могла прийти в твою умную голову!
– Роберт, хочешь сделку? – хмуро спрашивает Джек у бортпилота.