Знакомьтесь – Юджин Уэллс, Капитан - Страница 21

– Мисс, это надолго? – спрашивает у нее встревоженный администратор – седой худощавый мужчина в смокинге.

– Кто его знает. Может, минут в пятнадцать уложимся. А скорее всего – полчаса, не меньше, – меланхолично отвечает костюмерша. Ногой распахивает нужную дверь. Сбрасывает прямо на пол цветную кипу. Сосредоточенно грызет ноготь, быстро вращая огромную вешалку с развевающимися на ней тряпками.

– Так… это не то… отлично, штаны… опять не то… это в чистку… ага, вот!

И она спешит обратно.

– Пятнадцать минут? Полчаса? – восклицает администратор. – Мисс, у меня публика зал разнесет, если мы через пять минут не начнем.

– Ничего не могу поделать, – пожимает та плечами. – Это зависит не от меня. Я даже вот как скажу…

– Да?

– Если через полчаса он не выйдет из гримерки, делать ему на сцене будет уже нечего. Он третью бутылку пива приканчивает. После шестой его начнет в сон клонить. Или на подвиги. Если его потянет на подвиги, тогда зал разнесет он.

– Господи! – хватается за голову мужчина. Спохватывается. Берет себя в руки. Быстро оглядывается вокруг. Замечает слоняющегося без дела осветителя. Прикрикивает на него: – Чего разгуливаешь? Марш на место!

– Марго, я не могу надеть эти сандалии, – веско изрекает звезда, доставая из холодильника следующую бутылку. – У меня мозоль на пальце. И лак облупился. Чертовы киношники снова сделают крупный план. Как на Йорке. Будет скандал.

– На Новой Каледонии, сэр.

– Что?

– Я говорю, скандал был на Новой Каледонии. Позвать гримера?

– Зачем?

– Убрать мозоль, зачем же еще? – удивляется женщина.

– Это слишком долго. Неси туфли. Знаешь, те, с синим отливом.

– Под них не подойдут эти брюки, сэр.

– Хорошо, неси другие.

– И рубаха, сэр. Эта не подойдет к синим брюкам.

– Ладно, неси белую. С широким воротом. И галстук.

– Ну что? – снова перехватывает костюмершу администратор.

Она пожимает плечами.

– Четвертая бутылка, – говорит женщина на ходу.

– Эй, есть кто живой? – раздается из гримерной. – Принесет мне кто-нибудь мои таблетки? И нормального пива, а не этой мочи!

Слышится звон разбитого стекла. Вытирая испарину со лба, администратор мчится на поиски импресарио звезды. Волны возмущенного рева из зала доносятся, словно отголоски грозного прибоя.

– Марио! – кричит мужчина в свой коммуникатор. – Давай группу на сцену. Запускай свет. Начинаем. Скажи им – пусть делают что хотят, но полчаса без лидера продержатся. Скажи им, если выстоят – лично от меня – бесплатный поход в «Крошку Таню».

– Понял. Начинаем без главного говнюка. «Крошка Таня» на халяву, – доносится ответ.

– Достал меня этот слабак. Уйду я. Каждый раз одно и то же, – в сердцах заявляет бас-гитарист, выслушав новость.

– Не надо было его вчера к рому подпускать, – говорит ударник, потягиваясь. – Ты вчера с ним пил – тебе за него и отдуваться.

– Попробовал бы я отказаться, – оправдывается басист. – Ты сам-то пробовал его удержать? И текста я не знаю. Пускай Варвар рулит.

– Ничего. Сымпровизируем. Не впервой. Двинули, что ли? Есть у кого закинуться?

Я выныриваю из серого беззвучного омута. Прямо в красно-желто-синие сполохи огня. Прожектора из чернильной тьмы сверлят глаза. «ХЛЕ-Е-БА! ХЛЕ-Е-БА!» – оглушительно скандирует зал. А мне чудится неясное «слева». И я никак не могу понять, что они орут. И почему. Толпа, расцвеченная разноцветными вспышками, хаотично разрывающими темноту где-то высоко под невидимым куполом, кажется мне черной скользкой грязью, отражающей блики звезд. Грязь идет волнами. Черные камыши гнутся от ветра. Это руки. Тысячи взметнувшихся рук. Белые пятна в бордовых бликах – лица. Запахи косметики, травки, пива, горячих тел. Прохладный бриз на мгновенье касается лица.

Сцена залита сиреневым светом. Туман затягивает ее. Остров курится, как огромный вулкан. Дым стекает на плечи охранников из оцепления. Головы в стеклянных забралах торчат из вселенского пожара, стекла отражают вспышки. Замысловатые призрачные чудища высотой с хороший дом ходят, летают, плавают в тумане. Навсегда исчезают в глубинах сцены. Растекаются цветными ручьями, пронзенные лазерными вспышками. И Мишель положила ладонь на мой локоть. Я только сейчас почувствовал ее руку.

Басовый аккорд наполняет пространство. Перекрывает шум ревом разогреваемого авиадвигателя. Разом глотает жалкие потуги толпы перекричать себя. Звук так плотен, что я с трудом подавляю желание коснуться ушей. Иглы прожекторов выхватывают из сиреневого дыма яркие фигуры людей в легких одеждах. Лица их одинаковы под слоем грима. Они выдвигаются к краю сцены, бросив на произвол судьбы клавишника. Ударник возмущенно сыплет им вслед яростным звоном тарелок. Бас еще раз гулко бьет по ушам и переходит на ровный ритм. Длинноволосый трубач роняет в пропасть с края сцены длинный хриплый звук. Смешно надувает щеки. И джаз-банд выдает что-то бодренькое. Бравурное. Что-то, чего я никогда не слышал. И толпа постепенно успокаивается. Волны перестают сотрясать ее. Потасовки стихают сами собой. Парочки вновь начинают обниматься. Кто-то уже сидит на полу, кто-то лежит, опираясь на локоть. Зал начинает напоминать огромный бивак под лунным небом. Самые активные ручейками стекаются поближе к сцене. Туда, где шеренги охранников стоят по грудь в клубящихся волнах, отгородившись от толпы металлическими стойками.

Я жадно ловлю плотный звук. Пытаюсь разобраться в своих ощущениях. Не скажу, чтобы он мне нравился, это самый джаз новой волны. И на джаз в моем понимании он вовсе не похож. Но звук удивительно хорош. Атмосфера зала заводит не хуже наркотика. Тепло от ладони Мишель делает ложу самым уютным местом в мире. Я забываю свою недавнюю обиду. И продолжаю вслушиваться.