Знакомьтесь – Юджин Уэллс, Капитан - Страница 28

– Я люблю вас, сукины дети! – ору я залу.

– ЮД-ЖИН!! ЮД-ЖИН!!! А-А-А!! ЮД-ЖИН-СЛА-БАЙ! – катятся семимильные волны.

– Эй, Волк, хорош трепаться, дуй к Варвару! – доносится сквозь рев толпы.

Я начинаю с «Летнего времени». Щипач отыгрывает щемящее душу вступление. Варвар учиняет долгое внеплановое соло, разогреваясь сам и терзая исходящий воем зал. А потом я вплетаю свой нетвердый голос, не дожидаясь разрешающего кивка. Голос мой летит в темноту. Вырывается на волю через запертые двери. Растекается по замершим вечерним улицам. Спорит с гитарой. Вслед ему удивленно оглядываются патрульные копы. Бэквокал не на шутку умирает от показной страсти. Зал плывет волнами рук. Удвоенная охрана напряглась в ожидании неминуемой бойни, но пока все спокойно. Наширявшиеся в антракте до безумия зрители пока просто ловят мой голос. Не понимая ни слова на незнакомом, давно канувшем в Лету, языке. Впитывают интонации. Давятся слезами и соплями. Взрыв наступит позже. Не сейчас.

И почти без перерыва мы выдаем «Bare Back Ride» Эрика Бердона. Вот только жаль, что Триста Двадцатый так и не смог перевести мне чуднуе название. Заводной ритм шевелит публику. Волны все выше. Ручьи собираются в реки. Реки кипят страстью. Страсть ищет выход. К моменту, когда я, развернувшись спиной к залу, уступаю место Чертополоху, охрана вступает в бой. Мне так жаль их, бедных, чья работа – присутствовать на чьем-то празднике и получать шишки, пока все вокруг получают удовольствие. Но Седой Варвар ставит хриплую точку в череде сомнений. Прикладывается к своей губной гармонике на длинном штативе и через пару минут безумие окончательно захлестывает пропасть под нами.

Мне интересно: насколько долго может кипеть этот адский котел, и до каких пределов поднимется его температура. Мне интересно: выдержит зал, то, что мы тут творим? Мне интересно: смогу я уплыть на тугой волне басовых аккордов или ледяная струя саксофона успеет заморозить дымный воздух на моем пути? Поэтому я начинаю «Хучи Кучи Мэн», прожектора наотмашь хлещут меня по лицу и сцена под нами шатается от топающей в унисон толпы.

Жилы на лбу Щипача надуваются, как черные веревки. Блестящее от пота лицо Чертополоха отражает свет. Бэквокал исполняет не то танец живота, не то стриптиз. «Еще, чувак», – просит Триста Двадцатый. «Е-ЩЕ, Е-ЩЕ, Е-ЩЕ!!» – пульсирует зал.

«Ангел милосердия» старины Альберта Кинга. Рваный ритм бьет под дых. Силы выходят вместе с потом. Гитара плачет, вторя моему стону. Басист свешивает ноги со сцены. Подтанцовка снежинками кружится в ослепительных лучах.

– Организм близок к нервному истощению, – предупреждает меня встревоженный внутренний голос.

Я сбрасываю в аппарат Варвара «Женщину из Гетто» Би Би Кинга. Меня шатает. Закинься, чувак. Полегчает. И все сначала. Я. Бас-гитарист. Барабанщик. Чертополох. Длинноногие феи. Все. Я снова лечу. Я порхаю туда-сюда, как мотылек перед огнем. Так жарко. И страшно. И так хочется туда, вперед, где маячит пламя безумия.

Я спускаюсь вниз. Капитан покидает мостик. Я демоном мечусь за спинами кричащей от напряжения охраны. И пою. Пою под дождем падающих на меня денег, таблеток, пузырьков, трусиков и кредитных карт.

– Я люблю вас, сволочи!

– Мы любим тебя, Юджин! ЮД-ЖИН-СЛА-БАЙ!

– Я умру с вами!

– Мы умрем с тобой! ЮД-ЖИН-СЛА-БАЙ!

Шуршащая грязь под подошвами – кровь, пиво, мокрые деньги, платки, башмаки, истоптанные детали белья. Плевать.

– Я люблю вас, сволочи!

– Ширнись, брат! Закинься с нами, чувак! На, нюхни! Я хочу тебя! Убей меня, Юджин! Убей всех! Кайф! Кайф! Слем!!!

– Я люблю вас, сволочи…

«Одна комната страны лачуг». Вместе с гитарой Щипача, кажется, рыдает весь зал. Я усаживаюсь на пол. Я продолжаю петь. Меня швыряет вниз-вверх. Волна катится от сцены и возвращается вновь. Все, кто еще способен стоять, усаживаются вслед за мной. Я люблю вас, сволочи…

Закинься. Нюхни. Я. Гитарист. Трубач. Варвар. Все. Нас сейчас сдует дыханием зала, так мы невесомы.

Грохот. Свет. Стон. Шум в ушах. Это я пою? Триста двадцатый – что со мной? Триста двадцатый? Где ты? Паника. Труба сочувственно тянет свою лямку. Труба разделяет мое горе. Саксофон утихомиривает боль. Механические жуки лезут в глаза.

– Мы имеем их, чувак! Вот это джем!! Город наш! Держись, чувак! На вот, хлебни, – восторженный шепот Седого Варвара вплетается в гитарный аккорд. – Эй, парень, что с тобой?

Непереводимое «Smokestack Lightning» Хаулина Вульфа. Раскачивание голов. Море горящих глаз. «Я никогда не выйду живым из этого блюза» Мадди Уотерза. Странное название. Я и вправду сейчас скончаюсь под аритмию баса. Жаркое дыхание толпы. Мой голос живет сам по себе. Слова рождаются в пустоте. Безумие окружает меня. Опаляет кожу. Сушит во рту.

– Я люблю вас, сволочи…

– Мы любим тебя, Юджин!

Я продолжаю петь сидя. Невыносимое напряжение вибрирует в воздухе. Вибрирует сам воздух. Вибрирую я сам. Дрожь заставляет ломаться мой голос. Я встаю и карабкаюсь на сцену. Свет преследует меня. Сцена скучна и огромна. Люди – букашки на ней. Я – один из них. Я жалуюсь залу на несправедливость. Зал клянется отомстить за меня. Сцена окутана синим огнем. Синий огонь пожирает дым. Синие лица мертвецов. Синие руки. Красные глаза. Мне страшно. Триста двадцатый – где ты? «Ядро и цепь» от яростной Дженис. Я издаю стон. Я вопрошаю во тьму. Тьма взрывается грохотом. Завершающий аккорд обрушивает небо. Тишина набрасывает на меня невесомое покрывало. Я плачу от радости. Я остаюсь один. Мне хорошо. Только немного одиноко. Я знаю: все эти люди – хорошие. Хотя никогда до этого их не встречал. Лицо парня с длинной штукой в руках смутно знакомо. Парень улыбается мне и что-то делает с этой своей длинной штукой, отчего голову мою разрывают оглушительные звуки. Что-то не так с моими мыслями. Что-то ускользает, стоит попытаться задуматься.