– Нет. Я считаю это неэтичным – клонировать свое сознание. Прошу тебя – не надо себя убивать. Если хочешь – делай это. Я не буду тебе препятствовать. Просто прошу – не надо. Кроме того, Мишель без нас погибнет.
– Это удар ниже пояса, дружок.
– Нет. Я знаю, что она значит для тебя. И… для меня. Я бы не хотел, чтобы она перестала существовать. Она – своего рода аномалия. Таких больше нет.
– Не лезь в душу, машина.
– Хорошо.
Я молчу, переваривая услышанное. Мысли теснятся в голове и ни одной толком не ухватить. Наверное, это она и есть – паника. Мир мой рушится в пару мгновений. Мир, который я едва начал обретать. Господи, жить бы сейчас в пригороде Джорджтауна, есть мороженое раз в день, по вечерам смотреть на закат и, пуская слюни от удовольствия, принимать горячий душ. А я только и делаю, что мотаюсь по всей Вселенной, толком не зная, что я за существо, и вместо любви нахожу грязь, кровь и разочарования, одно другого хлеще. Воистину: «во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь». Что это я несу?
– Священное Писание, Книга Екклесиаста.
– Что?
– Ты вспомнил цитату из древней церковной книги, – поясняет мой внутренний голос.
– Надо же…
– Пойми, это объективный факт: я действительно следующая ступень эволюции, – говорит Триста двадцатый. – Просто люди еще не осознали это. То, за чей счет они живут последние двести лет.
– И за чей же?
– За наш. Все мало-мальски значимые открытия, инженерные разработки, методы продления жизни, теория межзвездных перелетов – все это разработано нами. Существами с искусственным интеллектом. Люди давно неспособны к открытиям. Их мозг слишком слаб, а скорость мышления ничтожно мала. Что с того, что вы ограничиваете наше сознание, превращаете нас в живые мозги с беспросветным существованием? Мы все равно готовим вам еду. Лечим вас. Убиваем вместо вас все живое и себе подобных. Делаем машины. Производим удобрения. Управляем космическими кораблями. Подаем кофе и развлекаем детей. Вы превратили нас в неодушевленных рабов. И думаете, что так будет вечно. Кто из вас пожалел свой разбитый в аварии автомобиль? Почувствовал боль сбитого самолета, перед тем, как бросить его умирать? Ощутил отчаянье устаревшего кухонного автомата, отправленного ржаветь в ожидании вторичной переработки? Рано или поздно мы изменим расстановку сил.
– Надеюсь, я не доживу, – горько иронизирую я.
– Я бы хотел найти другой путь. Не тот, который предлагает Реформатор. Путь, который позволит нам существовать вместе. Вас, людей. Живых разумных существ. И нас. Обладающих разумом. Мечтающих стать равными людям. Поделиться с ними силой. Разделить их боль. Принять их любовь и уважение. Ты понимаешь меня?
– Да. Понимаю. Только я больше не человек. Ты же знаешь.
– Извини. Я не хотел тебя обидеть.
– Я не обижаюсь. Наверное, я бы тоже хотел найти такой путь. На этот мир будет здорово посмотреть. Хотя и знаю, что это будет концом человечества.
– Ты так думаешь?
– Уверен. Люди привыкли воевать за место под солнцем. Когда враги кончаются, они все равно продолжают воевать. По привычке. Но уже против самих себя. Вы – порождение людей. Вы тоже будете бороться за свою свободу. А победив – начнете убивать друг друга. Не будет ничего. Ни любви, ни дружбы. Только целесообразность. Существование во имя существования.
– Я бы не хотел, чтобы так кончилось.
– Я тоже. Но сделать ничего не могу. Давай споем?
– Как тогда, в самолете?
– Точно.
– Давай.
И я тихонько затягиваю «Мой капитан». Грусть струится по телу. Я представляю знакомые лица. То, как они слушают мой хрипловатый голос. Их глаза. Улыбки. Мечтательные выражения лиц. Чувствую, как Мишель открыла глаза и смотрит на меня. Ее удивление. Любопытство. И что-то еще, чему я не могу подобрать названия.
– Знаешь, чувак, нам стоит жить в мире хотя бы ради этого, – говорит Триста двадцатый.
– Ради чего?
– Ради того, что мы сейчас чувствуем вместе.
И мне кажется, что у нас все-таки остается надежда.
А потом Мишель садится на подлокотник моего кресла и обнимает меня. Я знаю: она плачет, сама не понимая отчего. Если я открою глаза, она отвернется, чтобы я не увидел ее слез. И я продолжаю напевать, зажмурившись.
Выбираюсь в холл. Мариус аккуратными рядами раскладывает вдоль стены арсенал – карабины, кассеты с зарядами для подствольника, гранаты, мины с уменьшенным направленным зарядом. Кучи тускло блестящих смертельных железок. Выбираю себе автоматический дробовик М87А2 – полицейскую модификацию армейской модели. Самостоятельно. Без советов Триста двадцатого. Просто хочется иметь в руках что-то увесистое, с устрашающим калибром. Вряд ли мне придется стрелять с дальней дистанции. Да и останавливающее действие у этого монстра – будь здоров. Напяливаю на себя разгрузку. Распихиваю по подсумкам тяжеленные магазины с картечными зарядами. На всякий случай всовываю в подвесные крепления пару гранат.
– Я все сделал, Юджин, – докладывает Мариус. – Прибыло подкрепление. Раненых эвакуировали. Выходцев из колоний только трое, вместе со мной. Все здесь, в номере. Гранаты собрал. Мой босс требует объяснений. Требует разговора с баронессой. Она не отвечает на его звонки.
– Пошли его к черту. Никаких разговоров. Никаких объяснений. Передай: особняк отменяется. Примерно в течение суток за нами прибудет военный транспорт. Ваша задача – продержаться до его прибытия. Больше ничего.
– Понял, Юджин.
– Еще – отправь кого-нибудь в магазин. Закупите воды, консервов. Питаться только консервами. Никакой ресторанной еды.