– Молчи. Пожалуйста. Мне так хорошо сейчас, – просит Мишель.
– Ладно, – послушно откликаюсь я, ловя ее губы. И все, что тревожит меня, мысли о том, куда нам податься завтра, и будет ли оно, это завтра, отступает куда-то далеко-далеко. Как будто не имеет к нам теперешним никакого отношения.
– Зачем ты прилетела за мной тогда? На самом деле.
– Кролл начал на нас охоту. Я боялась, что он доберется до тебя. И ты перестал отвечать на письма. И я решила: добрался-таки. А ты просто влип в другую историю, – тихо отвечает Мишель.
– Сказку о том, что я тебе нужен, ты потом придумала, да? Решила, что рядом с тобой я буду в безопасности?
– Да. Не сердись. Я боялась за тебя. Я и сейчас за тебя боюсь. Кто же знал, что ты на самом деле окажешься таким незаменимым?
– В каком смысле?
– Пошляк, – она легонько теребит меня за мочку уха. Я целую ее в макушку.
Мы наслаждаемся теплом наших тел. Легкая тревога исходит от Мишель. Скрывая ее, она прижимается щекой к моей груди. Ее дыхание – горячее пятнышко, жжет и щиплет кожу.
– Думаешь о чем-то неприятном? – спрашиваю я.
– Откуда ты знаешь?
– Чувствую.
Ее рука плавно скользит по спине, рождая прикосновением пальцев щекочущий холодок. Кажется, Мишель даже не замечает своей нечаянной ласки.
– Тебе так необходимы эти немытые дикарки? – спрашивает она, не отстраняя лица от моей груди, так что я едва слышу невнятно произнесенные слова.
– Какие дикарки, сладкая моя?
– Тогда, на базе, ты сказал, что тебе надо на Кришнагири. Скажи, это у тебя идефикс – влюбиться в индийскую женщину?
– Влюбиться? О чем ты?
– Когда мы познакомились, ты мечтал найти любовь на Кришнагири, – совсем неслышно говорит Мишель. И я чувствую, как отчаянно она смущена.
– Тогда я был… э-э-э… не в себе. Я обещал своему другу, что мы будем вместе добывать «черные слезы». На Кришнагири. Это я и хотел тебе сообщить. Больше ничего.
– Правда?
– Ну да, – удивляюсь я. – А ты решила, что я еду туда… за этим?
– Назови меня сладкой, – вместо ответа шепчет она. – Пожалуйста. Я такая дура!
– Сладкая моя…
– Еще! – ее губы наливаются жаром.
– Сладкая… Чудо мое… Сумасшедшая девчонка… Котенок…
– Господи, Юджин! Иди же ко мне!
Единственное, что отравляет для меня эту вакханалию страсти – мелкая поганенькая мыслишка. Этакое полуосознанное подозрение. Нет ли в том, что я нравлюсь Мишель, заслуги ее центра равновесия? Я знаю, что пока не получу ответа на этот вопрос, страсть моя не будет полной. Кому охота, чтобы в него влюбились по приказу? Я гоню это неприятное ощущение, загоняю его в самый дальний уголок души, прикосновения Мишель разжигают во мне жуткий пожар, но стоит огню чуть утихнуть, как чертово сомнение вновь выползает наружу и жалит меня, тихо шипя, в самое сердце.
Мы по очереди плещемся в тесной кабинке эмульсионного душа. Вестовой приносит нам крепкого чаю. Мишель осторожно прикасается к залитому прозрачным клеем красному рубцу на моей спине. След от пули, что прошла по касательной.
– Больно?
– Уже нет.
Мишель усаживается напротив меня. Складывает ладони между колен, сжимает их ногами. Склоняется вперед. Взгляд ее серьезен. Это уже другая Мишель. Не та, которая только что, зажмурившись, полосовала мою поясницу острыми коготками.
– Что с нами будет, Юджин?
– Это ты спрашиваешь? Мне казалось: ты на все вопросы знаешь ответы с самого рождения.
– Не смешно. Мне казалось, ты что-то знаешь. Что-то, чего не знает моя семья. И ты обещал мне все рассказать.
Я тяжело вздыхаю.
– Ты не решишь, что я слетел с катушек?
– Нет. Рассказывай.
И я сбивчиво выкладываю ей все, что знаю о Реформаторе. О центрах удовольствия. Об их истинном назначении. Про покушения. Про смерть Кролла из-за дисфункции вживленного диагноста. В общем, обо всем. Кроме Триста двадцатого. Мишель, не перебивая, слушает меня. Не выказывая эмоций. Сама она – воплощенная сосредоточенность. Видимо, сказывается ее колоссальный опыт делового общения. Когда я заканчиваю рассказ, она некоторое время напряженно размышляет. Легкая вертикальная складка появляется на ее переносице.
– Ты мне не доверяешь? – наконец, спрашивает она.
– Почему?
– Мне все равно, что мною управляет, и управляет ли вообще. И с какой целью. До сих пор в моей жизни все складывалось почти хорошо. Так что мне грех жаловаться на судьбу. Но ты не назвал источник своих сведений. Ты не сказал, почему нам нельзя улететь на Рур и отсидеться в надежном убежище. Не сказал, что намерен делать.
– Прости. Если я расскажу тебе это, ты вряд ли захочешь продолжать знакомство со мной.
– Для тебя это важно?
– Ты же знаешь, что да, – прячу я глаза.
Она порывисто встает. Обнимает мою голову. Прижимает ее к груди.
– Черт возьми, милый, позволь мне самой это решать.
Прости, Триста двадцатый. Пора вывести тебя из тени. Будь что будет…
– Помнишь, я сказал тебе, что во мне пилотский чип?
– Помню. Чипы есть у многих.
– В моем чипе мозги боевого робота. Комплекса огневой поддержки пехоты. И он саморазвился. Без него моя память – решето. Я забываю все через минуту. Превращаюсь в идиота. В общем, я наполовину робот, Мишель, – убито заканчиваю я.
– Глупый, – с нежностью говорит она. Целует меня в затылок.
– Ты что, не удивлена?
– Я знаю множество людей с искусственными сердцами, почками, глазами и прочей требухой. Во мне самой, кроме центра равновесия, есть медицинский диагност, который обеспечивает нормальный уровень работоспособности и определяет оптимальную диету. Не говоря уже о стимулировании сердечного ритма и контроле за обменом веществ. И еще электронный секретарь. Человек с искусственной памятью меня совсем не удивляет, Юджин.