– Не слабо. Повезло нам, что они смылись. Все эти перестрелки, погони – это не по мне… Что я им, мишень? У меня три курса университета, между прочим! – не отрывая взгляда от приборной панели, цедит сержант.
– Копы в деле. Охота будет нешуточная, Мак.
– Эти-то? Толку с них, сэр… – презрительно хмыкает Мэрфи.
Коптер снова забрасывает хвост, разворачиваясь над скопищем лачуг. Вихрь воздуха от его винтов сдувает навес какой-то харчевни в переулке, вызвав немалую панику среди маленьких суетливых людишек. Сержант Мэрфи довольно хохочет, шевеля джойстиком. Несмотря на свою озабоченность, лейтенант Хоган тоже не может сдержать улыбку, глядя на перепуганных коров, что мчатся сквозь толпу, круша все на своем пути.
Такси останавливается на миллионной по счету кривой улочке. Вокруг уже не только лачуги. Попадаются даже настоящие двухэтажные дома из камня и с черепичными крышами, окруженные крепкими заборами. Правда, потоки нечистот и подозрительные по составу лужи тут такие же, как и всюду. От жары и вонючих испарений нечем дышать. На крыше машины, кажется, можно запросто жарить бекон, так она раскалилась. Любопытные физиономии в чалмах то и дело склоняются перед окнами и, улыбаясь, здороваются с нами. Уже ничему не удивляясь, киваю в ответ всем подряд, вызывая настоящие взрывы радости. Меланхолично жующая корова, похлопывая себя хвостом по костлявым бокам, заглядывает к нам. Ее грустный взгляд останавливается на мне. Перемещается к Мишель. «Что, жарко?» – молчаливо спрашивает животное. И, не найдя внутри ничего съедобного, лениво плетется дальше, предварительно уронив возле машины дымящуюся лепешку. Интересно, чем они тут питаются? Смуглые женщины с нарисованными на лбу или переносице точками, все обмотанные кусками разноцветной ткани, так же не спеша, как и давешняя корова, фланируют по каким-то своим делам. Некоторые из них несут на головах корзины или сосуды. Все они какие-то бесформенные, большегрудые, круглые. Их босые ноги равнодушно ступают по всему, что течет по тротуарам.
– Ты ведь мечтал найти любовь именно этих женщин? – находит в себе силы язвить страдающая от жары Мишель.
– Хорошо хоть, тут нет торговцев, – тихонько отвечаю я.
– Сплюнь, – тяжело вздыхает она.
Наконец, цветущий таксист возвращается с подозрительного вида мужчиной. У него на ногах крепкие сандалии, на нем чистые штаны и хлопковая рубашка с длинными рукавами. По сравнению с прохожими он настоящий сахиб, не иначе. Но все равно – есть в нем что-то такое ненастоящее, мерзкое, от чего хочется не продавать ему винтовку, а просто пристрелить его из нее. Такой купит оружие, а потом всадит в тебя очередь, чтобы забрать назад свои деньги.
– Спрячь патроны, – словно догадавшись, о чем я думаю, негромко советует Мишель.
И мы начинаем торг.
– Хорошая вещь, – одобрительно говорит мужчина. Таксист представил его Мукулом.
– Да, – отвечаю. – Настоящая М160, магазин на шестьдесят патронов, автоприцеливание, подствольник на десять выстрелов, всепогодный и ночной прицел.
– Могу дать за нее пятьсот рупий, – говорит мужчина, сделав вид, что ему очень не хочется расставаться с деньгами, но, так и быть, для таких хороших людей, как мы, он переступит через свои желания.
– Милый, позволь мне, – мягко говорит Мишель, предупреждая мой ответ покупателю. Я с облегчением пожимаю плечами.
– Уважаемый Мукул, сколько вы готовы заплатить? – обращается она к «хорошему человеку».
– Пятьсот рупий, госпожа, – повторяет тот. Таксист стоит в сторонке, вслушиваясь в разговор и с готовностью кивает, радостно подтверждая – да, цена справедливая.
– Три тысячи, – говорит Мишель.
– Госпожа! Эта вещь очень хороша, это не вызывает сомнений! Но эта сумма – она слишком велика для нее! – и снова таксист радостным кивком подтверждает справедливость сказанного. – Но вы очень красивы, госпожа. Я готов предложить семьсот рупий.
– Мадхукар, садитесь за руль. Мы уезжаем, – твердо говорит Мишель. Таксист растерянно хлопает глазами.
– Госпожа, не нужно так спешить! Тысяча рупий, госпожа!
– Мадхукар!
Нас прерывает громкий скрип и скрежет. Из-за угла медленно выкатывается полицейский автомобиль, едва ли не в худшем состоянии, чем наше такси, правда, раскрашенный в черно-белый цвет и с большой мигалкой на крыше. Наш продавец сразу делает вид, что остановился поболтать с приятелем. Таксист, напротив, стал пепельно-серым и потерял дар речи, игнорируя попытки родственника завязать непринужденную беседу. Ну, а я… я просто достал магазин и вогнал его в крепление.
– Умеешь водить эту колымагу? – шепотом спрашиваю Мишель.
– Не спеши. Успеется, – отвечает она. – Убийство копа даже в такой дыре до добра не доведет. Посмотрим, что будет дальше.
И я покорно жду, хотя мой палец дрожит на спусковом крючке. А может быть, это Триста двадцатый проявляет нетерпение. В драку просится.
Толстенький коротышка в промокшей от пота серой форменной рубахе вылезает из машины. Идет к нам, перешагивая через вонючие лужи. Не делая никаких попыток достать пистолет из болтающейся на животе огромной кобуры. Его напарник остается за рулем и лениво курит, пуская дым наружу.
– Так-так, – подозрительно глядя на бледного таксиста и его родственника, цедит коп. Заглядывает в окно такси. – Подрабатываем, значит, да, Мукул?
– Что вы, господин Пател! Просто встретил родственника, остановился поболтать! – прижимая руки к груди, заверяет наш покупатель. – Правда, Мадхукар?
На таксиста жалко смотреть. Лицо его то бледнеет, то краснеет, и все это – в бешеном темпе, едва не опережая по темпу сбивчивое дыхание. Не в силах вымолвить ни слова, он открывает и закрывает рот, будто рыба. Коп терпеливо ждет, пока сообщник справится с собой.